Владимир Каданников на пенсии
Владимир Каданников: Плохие люди хорошо не живут- У меня нет каких-то опасений или закрытых тем. Поговорить можно о чем угодно, но выбор темы должен определяться какой-то мотивацией, верно? Должна быть цель публикации. Для чего это делаете вы, для чего это делаю я.
- Когда вы объявили о своей отставке, СМИ принялись активно обсуждать дальнейшую судьбу ВАЗа. Ваша собственная судьба для многих перестала быть интересной.
- Я не обижаюсь, так и должно быть.
Этот фрагмент разговора, предваряющего интервью Владимира Каданникова, которое он дал tltTIMES, можно считать своеобразным вступлением. Искренний интерес к личности одного из самых ярких руководителей ВАЗа заставил нас принять его единственное условие – не требовать экспертных оценок по "вазовским" темам.
-Владимир Васильевич, как вы считаете, человек – хозяин своей судьбы?
- Только в определенной степени. Думаю, что судьба – результат характера, а вот характеру своему человек является хозяином далеко не на сто процентов. Именно характер как бы вытягивает из жизни события, происшествия, даже случайности и заставляет человека реагировать на это так, а не иначе. И в итоге, складывается судьба. Кстати, свой характер есть и у коллектива, например, завода. И этот характер очень сильно влияет на судьбу завода. Я вообще свою работу понимал как воспитание характера коллектива и знаю, что у коллектива ВАЗа хороший характер.
- Что в большей степени способствует взрослению человека - успех или неудача?
- Взросление – это процесс. Его не зафиксируешь мгновением, пусть даже очень ярким. У меня с определенного времени вся жизнь была сплошным поступком, работа являлась содержанием жизни. И все это делалось не ради карьеры – я тогда уже не хотел карьеры. Карьеры хочет голодный и босой, который смотрит на тех, кто сыт и обут. А когда этот период у тебя позади, ты просто хочешь, чтобы дело, которое ты делаешь, получалось, потому что из всех богатств больше всего у тебя ответственности. Эта ответственность давит непомерно, но и оторвать ее можно только с мясом.
- Что продуктивнее в работе руководителя - риск или осторожность?
- Однозначного ответа нет. У каждого порядочного человека есть грань, линия, которую он переступить не может. Осторожность нормальна до определенных пределов, дальше – трусость, а значит, почти всегда, подлость. Риск за гранью, если он не оправдан обстоятельствами, почти всегда – дурость. Значит, принимать решения надо в "коридоре" между дуростью и подлостью. Таковы рамки руководителя: ты можешь трусить или рисковать, но только за свой счет. Если же подставляешь коллектив, то ты и трус, и подлец, и дурак. Люди, кстати, всегда все видят и понимают.
- Кому труднее "переступить через себя": сильному или слабому?
-Переступить через себя невозможно. Можно приобрести новый опыт, оказавшись в непривычной ситуации, сделать какие-то выводы, анализируя причины, по которым ты оказался в необычных обстоятельствах. Но все это в рамках твоего человеческого Я. Помню в самом начале работы на ВАЗе, возвратился я из первой командировки в Турин, и Поляков послал меня в госбезопасность: мол, вызывают. Я пришел туда, а по дороге все гадал: что это такое, и для чего я им понадобился. Серьезно, я даже не знал куда иду. Пришел. Улыбчивые люди мне сказали, что для процветания Родины и завода я должен с ними сотрудничать, и обо всем докладывать. Я отказался, даже не успев подумать о последствиях и испугаться. Но если бы даже очень хорошо подумал, то все равно бы отказался. И в этой ситуации отказаться мне было легче, чем согласиться, потому что это был бы уже не я.
- Случалось ли вам определять цену ценному?
- Это очень разные понятия и, слава Богу, у меня они никогда к общему знаменателю не сводились. То, что для меня действительно ценно я никогда не оценивал. Не продавал. И ценности других не покупал. Но, конечно, обстоятельства бывают разные, и даже сильные духом, порой, продают то, что дороже всех сокровищ мира. Ну а есть и такие, кто уверен, что цена имеется у всего. На самом деле для них ничего не ценно. Они не знаю истинной цены ценностей, потому что сами стоят крайне дешево.
- Какие моменты в своей судьбе вам хотелось бы пережить заново?
- Ну, какие-то ситуации я хотел бы пережить заново, но только для того чтобы исправить совершенные ошибки. У каждого, наверное, есть что-то, чего стыдишься перед самим собой, на собственной подушке. Вот такие ошибки хотелось бы исправить, пережить набело. Но это невозможно. Всякое, конечно, было. Возвращаясь к вашему вопросу о судьбе: я категорически не согласен с тезисом о благоприятном воздействии переживаемых трудностей на формирование личности человека. Я уверен, что у человека, который растет, развивается в тяжелых, плохих условиях есть все шансы стать плохим человеком. В большинстве случаев трудности не закаляют, а портят.
- Но у вас самого были тяжелые детство и юность.
- Исключение подтверждает правило. Я со счета собьюсь, попытавшись перечислить моих школьных товарищей сгинувших по тюрьмам или спившихся. Бытие формирует сознание. Почти всегда. Я уверенно говорю – плохие люди хорошо не живут. Ну, разве что временно.
- Что человека ведет по жизни? Упорство, трудолюбие, удача?
- Еще раз скажу – характер. Внешние обстоятельства для многих складываются одинаково. Нужно соответствовать этим обстоятельствам. Удача может и слепа, но не дура – она приходит к тому, кто знает, что с ней делать, как ею распорядиться.
- Чем бы вы занимались, родившись за пару веков до изобретения автомобиля?
- Был бы Владимиром Каданниковым. Для меня выбор автомобильного направления в моей жизни во многом случаен. Сосед по коммуналке учился в горьковском политехе и меня сговорил поступать туда же. Сам я больше всех предметов любил математику и считал себя творческим человеком. Помню первое лабораторное занятие. Нам раздали шестеренки и дали задание, что-то там посчитать. Меня тогда охватил ужас оттого, что моей профессией будут "какие-то железяки". Так что, в другой эпохе я мог стать кем угодно.
- Чем вы сейчас занимаетесь?
- Живу в Москве. Пока не улеглось у меня в душе новое понимание положения дел, не пришло понимание того, что началась новая жизнь. Читаю газеты, слушаю рассказы. Стараюсь знать все о том, что происходит на заводе. Не стану ничего комментировать, скажу лишь, что я всегда понимал важность преемственности традиций управления на таком большом предприятии. Я верю в нормальное будущее завода и, в определенной степени, города. Хочу предостеречь от надежды, что теперь ВАЗу дадут много денег. Сейчас говорят о том, что вот скоро выделят 4 миллиардов из средств стабилизационного фонда, и многие проблемы сами решатся. Мы работали с пониманием, что никто нам ничего не даст, надо самим все делать. Думаю, и теперь давать ничего не будут. Не те времена.
- Вам власть в стране нравится? В отношениях государства с населением как будто бы стало меньше политики, но больше интереса к проблемам людей.
- Я убежден, что лучшая страна – та, где большая часть населения не знает, кто руководит государством. У нас, к сожалению, ситуация обратная. Инициативы президента Путина мало что меняют в принципе управления государством. Это все равно технологии собеса, и они на "ура" воспринимаются обществом, которое давно привыкло к тому, что кто-то придет и что-то даст. Только у нас люди, отвечая на вопрос: "Стали ли вы жить лучше?", отвечают "нет", а на следующий вопрос: "Довольны ли вы деятельностью правительства?" - отвечают "да".
- Кого из тольяттинцев вам не хватает в Москве?
- Многих мне в Москве не хватает. И многого. Атмосферы заводской, общения с людьми завода. Не хватает нагрузки, обязанностей. Дольше всего – 10 лет – я проработал заместителем генерального директора по производству. С 1976-го по 1986. Представляете? Советское время, то и дело аварии, поломки, все необходимое для ремонта – дефицит. Меня даже в командировки не пускали… Даже на собрания профсоюзные. Мне, помню, так хотелось на собрание сходить, с людьми о непроизводственных делах поговорить.
- А кроме работы что?
- Я очень люблю театр. Таких эмоциональных нагрузок я не испытываю больше нигде. Когда мы приехали сюда, в чистое поле, на котором строился завод, да и позднее тоже, искусство было мощнейшим стимулятором процесса превращения тысяч самых разных людей со всех концов страны в тольяттинцев и вазовцев. Представьте, все эти люди были вырваны из своей социальной, культурной среды, переселены в многоэтажки и поставлены на монотонную, в основном, работу. Уже в качестве руководителя предприятия я старался, как можно больше сделать для того, чтобы культура в городе была. И у нас, вы помните, всегда выступали лучшие артисты, театры, музыкальные коллективы. Было понятно, что без этой работы положение дел со временем станет просто опасным, поскольку альтернативой культурному досугу станет пьянство и насилие.
- Решение строить храм принималось по тем же основаниям?
- Было время, когда службы проходили на пустыре, на дощатом помосте. Потом мы выделили две квартиры в 16-этажке для организации православного прихода. Конечно, этого было мало для нужд верующих. Понимание того, что в Автозаводском районе должен появиться храм становилось все отчетливее. Не все сразу получилось. Сначала не давали землю. Потом дали на окраине района, но церковь отказалась от этого участка – специальные люди ходили по нему с рамками и заявили, что эта земля под строительство храма не годится. Наконец, нашли подходящее место, но архитектура встала на дыбы. Продавили мы этот вопрос. Проект нам сделали в Загорске. В год постройки проект храма занял первое место на конкурсе в Берлине. В России он третий по величине после Исаакиевского собора и Храма Христа спасителя в Москве. Но, конечно, ценность его не в этом. Я как-то зашел в разгар отделочных работ в храм и увидел, как стараются женщины-штукатуры. Не удержался, спросил у них о причинах столь очевидного трудового энтузиазма. Вроде как в шутку спросил, а ответ получил серьезный – да как же можно, мол, здесь плохо работать?
Вот это ценно.
- И все-таки, решение строить храм, было вызвано сознанием необходимости формирования в городе определенной культурной среды, или в том числе и вашим личным делом, значимым для вас лично?
- В первую очередь, мотивация была, конечно, общественная. Надо строить, значит, будем строить. Но думаю, для всех причастных к этому строительству оно стало также личным делом. Несколько лет назад побывал я в селе Глухое Нижегородской области. Там доживают свой век родственники супруги. Когда мы приехали, жена показала мне деревянную церковь позапрошлого века. Это такая красота! На фоне очень русской природы с ее неяркими, как будто акварельными, красками, церковь, даже разрушенная, смотрелась потрясающе. Я сразу подумал, что надо обязательно ее восстановить. И вот на свои, семейные деньги мы начали этот храм восстанавливать. Вывезли и сожгли в поле гнилое дерево , нашли старые чертежи церкви, нашли мастеров хороших. Из Красноярска нам привезли девять вагонов лиственницы, из Воронежа специально отлитые колокола. Храм освятил епископ Нижегородский-Арзамаский. А через год я узнал, что в село Глухое стали приезжать люди, чтобы там жить, появился детский церковный хор, воскресная школа. Я потом подумал, что, наверное, не так уж плохо я жил, если Господь позволил мне принять непосредственное участие в строительстве двух храмов.
Спрашивал главный редактор tltTIMES Евгений БАКЛАНОВ
Рекомендуемый контент